15.06.2013 в 21:51
Пишет Ramine, Reine des souris:Тонкости мультикультурности
После всей этой politique, грозящей бедным детям, требуется что-то веселое и радостное. Я бы сказала - оптимистичное.
Да вот, например!
Рассказывает Лада Семеновна, балетный концертмейстер:
"Это было давным-давно, в мой первый год в Америке. Тогда я, новичок во всем и прежде всего в эмигрантской жизни, ходила на курсы английского, на которых учились люди из разных стран. Эти люди, этот Вавилон, и были основное мое окружение, пока не было ни друзей, ни работы. Ощущение того, что есть в городе хоть одно место, где тебя знают, ждут и рады тебе, очень поддерживало и помогало привыкнуть к новой жизни. К моменту той забавной истории, которую я хочу рассказать, наша учебная группа четко поделилась на две части: противная сторона – несколько молодых китаянок, звуконемой мексиканец и три японки. Наша сторона – имела неофициальное гордое название «Западноевропейский блок», в него входили венгр, француз, мы с русской приятельницей, мексиканка, годящаяся нам в матери, холостой китаец и тибетец. <...> Венгр был счастливый молодожен, недавно приехавший из Европы в распростертые объятия новой семьи венгерских эмигрантов, они в нем души не чаяли. Был он беспечный и заводной, и именно с его появления и началось разделение нашей группы на два клана, до него мы сидели сосредоточенные и серьезные: чинные японки с прямыми спинами, напряженные боеготовные китаянки, не реагирующие ни на какие шутки никогда, мексиканец, приходивший в класс с единственной целью – поспать, потому что на эти курсы его отпускали с работы.
Мексиканка – мать четверых взрослых сыновей, старший из которых был ей почти ровесником. Жизнь ее была вечное путешествие между сыновьями. Как-то на вопрос «Какое у вас хобби?» ответила: ездить по городам и определять, какая пицца в городе самая вкусная. Ответ произвел на меня неизгладимое впечатление. Вот бывают же хобби!
Мексиканка сначала сидела сама по себе, но потом, смекнув, что на галерке идет бурная жизнь, а мы с законопослушными лицами пытаемся превратить уроки в балаган, переползла к нам и хорошо вписалась в новую компанию. Иногда она служила щитом от училки, прикрывая нас, той неудобно было делать замечания пожилой женщине.
<...> Каждый учебный день был похож один на другой: сорок пять минут занятие, пятнадцать минут перерыв и опять сорок пять минут. Нельзя сказать, что сам урок был совсем уж заформализован, но мы все-таки занимались каким-то делом и шли по заданной училкой колее. А перерыв первоначально был задуман как время неформального общения, предполагалось, что мы будем применять полученные знания в свободном полете.
Японки уходили сразу и отдыхали от нас на японском. Китаянки, как более дисциплинированные, находились в классе, но шушукались тоже на своем. «Западноевропейский блок», таким образом, беспрепятственно принадлежал сам себе и мог потрындеть о чем хочешь.
Но училка быстро учуяла своим политкорректным носом, что в нашем объединении есть что-то неправильное, и поспешила вмешаться и употребить наше свободное время на пользу (на нашу пользу, естественно). Она решила поучить нас «Искусству общения в обществе», оно же Social Skills, оно же Small Talk.
Small Talk – это предельно выхолощенный разговор ни о чем на определенные темы, которые изначально исключают конфликтность, спорность, а часто также интерес и смысл. Суть смол-тока – передержать определенное время большое количество народа на маленькой площади так, чтобы все было мило и гладко, не вспыхнуло никаких размолвок, и чтобы в конце вечеринки все с легкой душой разошлись. Круг тем, вопросов и ответов выверен и отшлифован годами. Основное искусство – держать лицо.
Вы спросите: а что, по-человечески и поговорить уже нельзя? Можно. Но для этого есть узкий круг друзей. Таким образом, училка лишила нас возможности поболтать в узком кругу друзей, заставляя играть по правилам смол-тока, и нам пришлось со взаимно покислевшими минами болтать о всякой всячине, при этом она сидела с нами, вежливым цербером направляя и корректируя беседу.
Одна из главных тем смол-тока, я бы сказала, основополагающая, – о еде. Кто что ел. И вкусно ли это было. Варианты – вкусно, очень вкусно, рилли вкусно. Если было невкусно, то упоминать не надо.
Когда в классе появился француз, мы по кругу отвечали на вопрос, как прошли наши выходные. Отвечать нужно было в определенной глагольной форме, пару предложений. Когда очередь дошла до него, он ответил:
– В субботу мы ходили на большую вечеринку к друзьям.
Этого было мало, училка направила:
– Вам понравилось на вечеринке?
– Да.
– Что вы там ели?
Француз подумал, что не понял, и на всякий случай переспросил.
– Что вы там ели? – чеканно повторила училка.
Он опешил. Бросил вопросительный взгляд назад и растерянно повернулся обратно. Училка опять пришла на помощь:
– Там было много разной еды, не так ли?
– Да, – кивнул смутившийся француз, он не понимал, в чем подвох.
– Что вы там ели?
– Ел?!.. В смысле… – он изобразил быстрые движения ложкой.
– Да.
– Ох… да не помню… какая разница… что-то ел…
– Это было вкусно?
Потерявший точку опоры француз пополз взглядом по лицам одноклассников, но первыми сидели фарфоровые китаянки, затем спавший мертвецким сном мексиканец, и, наконец, его взгляд уперся в меня. Я медленно кивнула, мол, все нормально, брат, у них всегда так. Он быстро обернулся и ответил:
– Да, это было съедобно.
Во время перерывов гастрономическо-погодная тема была у нас основной. Мы, конечно, удирали, как могли, но оставлять класс пустым было неловко, поэтому либо училка кого-нибудь в упор останавливала, либо мы сами поддерживали вялое присутствие. Так, ни шатко ни валко, мы отсиживали свою повинность по «непринужденной беседе», но неожиданно одна из китаянок забеременела, и у нас появилась общая тема для разговоров. У всех в классе, кроме молодых китаянок и училки, были дети, поэтому мы искренне расспрашивали ее о здоровье и что она ест. Однажды она пожаловалась, что никак не может привыкнуть в Америке к тому, что приходится есть мясо коровы, забитой «не сегодня». Она плакалась, что долго вообще не могла есть тут мясо, но постепенно приучает себя понемножку, и это ужасно, ужасно! Она мучилась и хотела домой, в деревню. С наступлением беременности наши внутригрупповые отношения с Китаем несколько потеплели, мы ее жалели. Она тоже помягчела. Подруги стали ее сторониться, как будто она выкинула что-то вздорное, да и не понимали они ничего в этом деле.
Дни шли за днями, и однажды мексиканка осторожно спросила:
– Скажи… а почему ты так сильно прибавляешь в весе? Что доктор говорит?
Это была правда – разнесло нашу девицу со страшной силой.
– Не знаю, а что, не должно?
– Ну должно… но не так.
Училка тут же закудахтала, что девочка выглядит прекрасно, что всё совершенно в норме, что доктор бы непременно так и сказал, начала делать пассы руками и таращить глаза, давая мексиканке понять, что та переходит границы приличий, но мексиканка строго подняла руку, как бы отстраняя ее, мол, политес – в другой раз. От неожиданности училка села.
– Что ты ешь? Ты отекаешь?
– Не знаю, – заканючила девчонка, – ем как всегда, как доктор говорит.
– Расскажи, что ты ешь.
И китаянка, шмыгая носом, начала перечислять все, что она ест. Мы, сдвинув брови, внимательно слушали (класс мгновенно превратился в научный консилиум, на каждом появилась незримая белая шапочка, на девочке – линялый халатик). Она детально перечисляла все, что ест и где покупает, училка автоматически поправляла произношение, мексиканка мерно кивала. Ничего криминального в ее рационе не было.
– Это все?
– Из еды – все.
Мексиканка насторожилась:
– А не из еды?
– Только то, что доктор прописал.
– Витамины?
– Витамины тоже.
– А что еще?
– Peanut Butter, банку за пару дней.
– Что?! – заорал класс. – Банку?!
Peanut Butter – это арахисовое масло, калорий – на месяц вперед, даже больше. Считается, что оно придает энергию. Выглядит как вареная сгущенка, только не сладкая, поэтому его мажут на хлеб, а сверху заливают вареньем. Мы поняли, что произошло какое-то недоразумение, поэтому потребовали подробностей.
И она рассказала, как пожаловалась врачу, что есть ничего не может, особенно по утрам, хочет спать, и плакать, и домой, на что доктор посоветовал есть что-нибудь сладенькое, но наша китаянка, оказывается, с детства не ест ничего сладкого, а теперь и вовсе не может. Доктор начал перебирать соблазнительные сладости, она отвергла все. Наконец он воскликнул: – Что, и Peanut Butter не любите? Не может быть! Его все любят! Вы должны, должны есть что-нибудь сладкое, ребенку это необходимо для формирования, к тому же там много белка!
Далее следовали рыдания о том, что это невозможно есть и что это совершенно насъедобно (тут мы согласны). И главное – абсолютно не сладко!
– Так его же не едят просто так! На него кладут желе! – испугалась училка..
– Желе? – вытаращила глаза китаянка. – Еще и желе? Я не смогу! Я и так рыдаю каждый раз и терплю только из-за ребенка.
Мы со всех сторон начали объяснять ей, что, во-первых, доктору и в башку не могло прийти, что она станет столько этого масла есть, а во-вторых, американских врачей вообще слушать не надо.
– А кого надо слушать?
– Нас!
Удивительно, но она сразу это приняла. Особенно мексиканку. Та методично рассказывала ей, что нужно кушать, но мы опять уперлись в мясо.
– Вот вырастет твой мачо, – уговаривала она ее, – будет профессором в университете, тогда пусть становится вегетарианцем сколько хочет, а сейчас нельзя! Детям нужно мясо, чтобы голова работала. – И она постучала себя кулаком по лбу, чтобы до беременной наверняка дошло, для чего нужно мясо. Та опять начала охать.
– Слушай, – предложил венгр, – ну ешь тогда колбасу. Или ветчину? Уверен, даже в Китае колбаса сделана не в тот же день, когда ее едят.
Мы единодушно одобрили это гениальное предложение, сошлись на том, что она будет делать себе на завтрак большой бутерброд, и разрешили ей выкинуть арахисовое масло.
Училка попыталась втолковать китаянке, что та не может так радикально менять свой режим и должна получить согласие доктора, но ее авторитет уже был ничто по сравнению с авторитетом нашего консилиума. Училка пригрозила, мол, если что – пусть пеняет на себя. Мы неодобрительно загудели.
Прошло несколько дней, скажем неделя.
Китаянка в весе не сбавила, но скисла.
Спросили – как здоровье, что ест, как настроение, как ветчина по утрам?
Она чуть-чуть похорохорилась, но потом созналась, что все плохо. Мы расстроились – ну что, совсем?
– Не совсем, но замерзшее масло на ветчине тяжело дается.
– А почему замерзшее?
– За ночь замерзает.
– А что делает масло ночью на ветчине?!
Китаянка на полном серьезе – а они, похоже, вообще никогда не шутят – объяснила, что бутерброд она себе делает с вечера, заворачивает в пленку и кладет в холодильник, потому что утром у нее не хватает времени его делать. (Замечу: она не работает и не учится, а курсы пару раз в неделю и начинаются эдак в час.)
– А что там вообще делать? Минута!
– Какая же минута? Надо хлеб порезать.
– Это полминуты, купи порезанный!
– Ветчину порезать.
– Два куска?! Купи порезанную!
– Лист салата помыть.
– Помой с вечера.
– Маслом намазать, это никак не минута! Я очень медленная по утрам, к тому же, как начинаю все это резать, сразу вспоминаю маму и нормальную еду, и хочу домой, и начинаю плакать. А когда утром поревешь – весь день такой.
М-да… мы молча смотрели на нее.
– Когда я готовила завтрак, на всю семью, – заметила мексиканка, – я одновременно еще делала кучу дел. И точно никогда не плакала над ветчиной. У меня не было ветчины. А была бы – я над ней не плакала бы.
– Но у вас, наверное, было нормальное мясо!
– Совсем не каждый день.
Китаянка поняла, что она опять отдаляется от нас в туман глухого непонимания, и упавшим голосом прибавила:
– Я не могу есть холодное мясо… или ветчину, какая разница…
Француз пробурчал что-то по-французски (судя по интонации, выругался) и предложил:
– Есть идея. Делай на завтрак сосиски. Это очень быстро, это типа мяса, и оно не холодное.
Мы одобрительно загудели. Против сосисок никто ничего не имел.
Китаянка высморкалась и попросила научить ее покупать и делать сосиски на завтрак.
Рассказав и показав на пальцах все, что могли, объяснив, где это купить, мы приступили:
– С утра, как встаешь, наливаешь в кастрюльку воды…
– В какую?
– В самую маленькую, чтобы две сосиски влезли, наливаешь воды…
– Сколько?
– Немного, половинку…
Перебивают:
– Нет, не так, проще наоборот: кладешь две сосиски и заливаешь водой…
– На два пальца воды.
– Это много, на один!
Китаянка начинает испуганно моргать:
– Так как же правильно?
Начинаем шуметь, в сосисках каждый спец.
– Стоп! – останавливает мексиканка. – Так мы ее запутаем, надо, чтобы объяснял кто-то один. Это его идея, – показывает на француза, – ты и говори!
Довольный француз откинул прядь со лба и со знанием дела начал:
– Приготовление этого блюда совершенно не займет у тебя времени и не напомнит о маме. Кстати… а воспоминания о муже у тебя не вызывают негативных эмоций?..
– Говорите, пожалуйста, по существу, придерживайтесь рецепта! – занервничала училка.
– А я по существу! Я же для беременной рассказываю, видите, какое у нее эмоциональное воображение, я должен это учитывать.
– Нет, пусть девушки рассказывают, они это лучше сделают.
– Нет, пусть он, пусть он! Он лучше знает, это традиционная французская кухня!
– Мерси, – кивает в нашу сторону француз и продолжает: – Как только утром встаешь… – делает многозначительную паузу, выжидая, последует ли что-нибудь от училки, но нет, та терпит, – иди сразу на кухню. Кастрюльку достань с вечера, пусть стоит наготове… – опять строгая пауза. – Утром наливаешь воду в кастрюльку…
– Подождите, я запишу.
– Записывай. Налить воду в кастрюльку…
– Сколько?
– Какая кастрюлька?
– Такая. (Показывает руками.)
– Вот досюда. (Показывает.) Достаешь из холодильника две сосиски, бросаешь в воду и, пока они готовятся, идешь в душ. Как долго ты принимаешь душ?
– Минут пять.
– Отлично. Если будешь десять, то воды – в два раза больше.
– Спасибо большое, – пропищала китаянка.
– Вы уверены, что это нормальный завтрак для беременной женщины? – вставилась училка.
– Да. Овощи она будет есть в течение дня, – отрезал француз голосом главврача.
Проходит несколько занятий…
Спрашиваем – как завтраки, как сосиски. Испуганно благодарит, говорит, что все нормально, старается привыкнуть, ест.
Посоветовали ей менять сорта сосисок. Училка посоветовала посоветоваться с врачом.
Проходит еще несколько занятий. Спрашиваем – как?
Сначала говорит, что ничего, но видно – что-то не так. Начинаем нажимать, чтобы добраться до истины, и, наконец, начинаются всхлипывания и традиционное: «Это ужасно, ужасно!» – и совершенно невкусно, и надоело каждый день, но, разуверившись в американском докторе, она твердо решила следовать нашему совету, этим и держится, каждое утро начиная с двух сосисок.
– Ну не знаем… – Вот зря связались, ей не угодишь! – А ты что, никакие не можешь?
– Да все они одинаковые, не могу я есть холодные сосиски!
– Почему холодные-то? Ты ешь их сразу.
– Они всегда холодные!
– Как они могут быть холодными, если они только что кипели?
– Как кипели, почему?
– Так пока ты в душе – они должны были кипеть.
Китаянка подпрыгнула на месте и взвизгнула на француза:
– Их что, нужно было варить?!
– Конечно… А ты что делала?
– Вы не говорили – варить! Вы сказали залить водой и идти в душ! Я не ставила их на огонь!
– Но как они тогда должны были «готовиться»?
– А я не знаю! Я думала, они впитывают воду и становятся готовыми для еды!
– Ты что, ела сырые сосиски?!
– А это что, вредно?! – Она выкатила глаза. – А для ребенка это вредно?!
Начался галдеж (разбудили мексиканца). Мы оправдывались, что нам и в голову не могло прийти, что она может не поставить кастрюльку на огонь, она кричала, что у нее все записано, вот, посмотрите, где тут «поставить на огонь»?! Училка долдонила, что нужно слушать врача, а не одноклассников, надо срочно бежать на прием, неизвестно, какие еще необратимые изменения произошли в беременном организме; китаянка выла, мы орали, что ничего беременному организму от сырых сосисок не будет, что это даже полезнее, и, пока сосиски мокли в воде, из них выходили все пестициды, и моченые сосиски к тому же быстрее перевариваются.
– Так что, какие мне теперь есть – горячие или холодные?
Наступила тишина.
– Ну теперь… наверное, попробуй горячие… раз холодные надоели.
– Конечно, надоели! А не можете меня чему-нибудь другому научить, но чтобы быстрое – на завтрак!
– Попробуй яичницу или омлет…
– Это как?
– Ты что, и яичницу не умеешь готовить?!
– Нет, – ответила китаянка и послушно открыла свой блокнотик, – рассказывайте, только, пожалуйста, подробно, я все должна записать.
Повисло гробовое молчание… Добровольцев не было. Учить беременную китаянку готовить европейскую еду нас теперь можно было заставить только под дулом пистолета. Она медленно обвела взглядом класс и остановилась на бедном французе:
– Ну?.. Какую кастрюльку нужно взять?
Тот испуганно дернулся и шепнул мне:
– Слушай, их там миллиард!
– Ну так как?
– Я не знаю, – заерзал он, – точнее, не знаю, как объяснить… это по сравнению с сосисками - Rocket Science [Работа, требующая незаурядных интеллектуальных усилий (англ.). - авт.] … Спроси у девушек.
Но мы тоже отшатнулись, свят-свят! Училка, поджав губы, мол, вот так всегда – вы натворите, а разгребать – мне, перевела внимание на себя и пообещала к следующему уроку принести распечатанный рецепт, за что получила слова благодарности от китаянки, а еще больше от нас. И в классе надолго воцарилось молчаливое равновесие."
URL записиПосле всей этой politique, грозящей бедным детям, требуется что-то веселое и радостное. Я бы сказала - оптимистичное.
Да вот, например!
Рассказывает Лада Семеновна, балетный концертмейстер:
"Это было давным-давно, в мой первый год в Америке. Тогда я, новичок во всем и прежде всего в эмигрантской жизни, ходила на курсы английского, на которых учились люди из разных стран. Эти люди, этот Вавилон, и были основное мое окружение, пока не было ни друзей, ни работы. Ощущение того, что есть в городе хоть одно место, где тебя знают, ждут и рады тебе, очень поддерживало и помогало привыкнуть к новой жизни. К моменту той забавной истории, которую я хочу рассказать, наша учебная группа четко поделилась на две части: противная сторона – несколько молодых китаянок, звуконемой мексиканец и три японки. Наша сторона – имела неофициальное гордое название «Западноевропейский блок», в него входили венгр, француз, мы с русской приятельницей, мексиканка, годящаяся нам в матери, холостой китаец и тибетец. <...> Венгр был счастливый молодожен, недавно приехавший из Европы в распростертые объятия новой семьи венгерских эмигрантов, они в нем души не чаяли. Был он беспечный и заводной, и именно с его появления и началось разделение нашей группы на два клана, до него мы сидели сосредоточенные и серьезные: чинные японки с прямыми спинами, напряженные боеготовные китаянки, не реагирующие ни на какие шутки никогда, мексиканец, приходивший в класс с единственной целью – поспать, потому что на эти курсы его отпускали с работы.
Мексиканка – мать четверых взрослых сыновей, старший из которых был ей почти ровесником. Жизнь ее была вечное путешествие между сыновьями. Как-то на вопрос «Какое у вас хобби?» ответила: ездить по городам и определять, какая пицца в городе самая вкусная. Ответ произвел на меня неизгладимое впечатление. Вот бывают же хобби!
Мексиканка сначала сидела сама по себе, но потом, смекнув, что на галерке идет бурная жизнь, а мы с законопослушными лицами пытаемся превратить уроки в балаган, переползла к нам и хорошо вписалась в новую компанию. Иногда она служила щитом от училки, прикрывая нас, той неудобно было делать замечания пожилой женщине.
<...> Каждый учебный день был похож один на другой: сорок пять минут занятие, пятнадцать минут перерыв и опять сорок пять минут. Нельзя сказать, что сам урок был совсем уж заформализован, но мы все-таки занимались каким-то делом и шли по заданной училкой колее. А перерыв первоначально был задуман как время неформального общения, предполагалось, что мы будем применять полученные знания в свободном полете.
Японки уходили сразу и отдыхали от нас на японском. Китаянки, как более дисциплинированные, находились в классе, но шушукались тоже на своем. «Западноевропейский блок», таким образом, беспрепятственно принадлежал сам себе и мог потрындеть о чем хочешь.
Но училка быстро учуяла своим политкорректным носом, что в нашем объединении есть что-то неправильное, и поспешила вмешаться и употребить наше свободное время на пользу (на нашу пользу, естественно). Она решила поучить нас «Искусству общения в обществе», оно же Social Skills, оно же Small Talk.
Small Talk – это предельно выхолощенный разговор ни о чем на определенные темы, которые изначально исключают конфликтность, спорность, а часто также интерес и смысл. Суть смол-тока – передержать определенное время большое количество народа на маленькой площади так, чтобы все было мило и гладко, не вспыхнуло никаких размолвок, и чтобы в конце вечеринки все с легкой душой разошлись. Круг тем, вопросов и ответов выверен и отшлифован годами. Основное искусство – держать лицо.
Вы спросите: а что, по-человечески и поговорить уже нельзя? Можно. Но для этого есть узкий круг друзей. Таким образом, училка лишила нас возможности поболтать в узком кругу друзей, заставляя играть по правилам смол-тока, и нам пришлось со взаимно покислевшими минами болтать о всякой всячине, при этом она сидела с нами, вежливым цербером направляя и корректируя беседу.
Одна из главных тем смол-тока, я бы сказала, основополагающая, – о еде. Кто что ел. И вкусно ли это было. Варианты – вкусно, очень вкусно, рилли вкусно. Если было невкусно, то упоминать не надо.
Когда в классе появился француз, мы по кругу отвечали на вопрос, как прошли наши выходные. Отвечать нужно было в определенной глагольной форме, пару предложений. Когда очередь дошла до него, он ответил:
– В субботу мы ходили на большую вечеринку к друзьям.
Этого было мало, училка направила:
– Вам понравилось на вечеринке?
– Да.
– Что вы там ели?
Француз подумал, что не понял, и на всякий случай переспросил.
– Что вы там ели? – чеканно повторила училка.
Он опешил. Бросил вопросительный взгляд назад и растерянно повернулся обратно. Училка опять пришла на помощь:
– Там было много разной еды, не так ли?
– Да, – кивнул смутившийся француз, он не понимал, в чем подвох.
– Что вы там ели?
– Ел?!.. В смысле… – он изобразил быстрые движения ложкой.
– Да.
– Ох… да не помню… какая разница… что-то ел…
– Это было вкусно?
Потерявший точку опоры француз пополз взглядом по лицам одноклассников, но первыми сидели фарфоровые китаянки, затем спавший мертвецким сном мексиканец, и, наконец, его взгляд уперся в меня. Я медленно кивнула, мол, все нормально, брат, у них всегда так. Он быстро обернулся и ответил:
– Да, это было съедобно.
Во время перерывов гастрономическо-погодная тема была у нас основной. Мы, конечно, удирали, как могли, но оставлять класс пустым было неловко, поэтому либо училка кого-нибудь в упор останавливала, либо мы сами поддерживали вялое присутствие. Так, ни шатко ни валко, мы отсиживали свою повинность по «непринужденной беседе», но неожиданно одна из китаянок забеременела, и у нас появилась общая тема для разговоров. У всех в классе, кроме молодых китаянок и училки, были дети, поэтому мы искренне расспрашивали ее о здоровье и что она ест. Однажды она пожаловалась, что никак не может привыкнуть в Америке к тому, что приходится есть мясо коровы, забитой «не сегодня». Она плакалась, что долго вообще не могла есть тут мясо, но постепенно приучает себя понемножку, и это ужасно, ужасно! Она мучилась и хотела домой, в деревню. С наступлением беременности наши внутригрупповые отношения с Китаем несколько потеплели, мы ее жалели. Она тоже помягчела. Подруги стали ее сторониться, как будто она выкинула что-то вздорное, да и не понимали они ничего в этом деле.
Дни шли за днями, и однажды мексиканка осторожно спросила:
– Скажи… а почему ты так сильно прибавляешь в весе? Что доктор говорит?
Это была правда – разнесло нашу девицу со страшной силой.
– Не знаю, а что, не должно?
– Ну должно… но не так.
Училка тут же закудахтала, что девочка выглядит прекрасно, что всё совершенно в норме, что доктор бы непременно так и сказал, начала делать пассы руками и таращить глаза, давая мексиканке понять, что та переходит границы приличий, но мексиканка строго подняла руку, как бы отстраняя ее, мол, политес – в другой раз. От неожиданности училка села.
– Что ты ешь? Ты отекаешь?
– Не знаю, – заканючила девчонка, – ем как всегда, как доктор говорит.
– Расскажи, что ты ешь.
И китаянка, шмыгая носом, начала перечислять все, что она ест. Мы, сдвинув брови, внимательно слушали (класс мгновенно превратился в научный консилиум, на каждом появилась незримая белая шапочка, на девочке – линялый халатик). Она детально перечисляла все, что ест и где покупает, училка автоматически поправляла произношение, мексиканка мерно кивала. Ничего криминального в ее рационе не было.
– Это все?
– Из еды – все.
Мексиканка насторожилась:
– А не из еды?
– Только то, что доктор прописал.
– Витамины?
– Витамины тоже.
– А что еще?
– Peanut Butter, банку за пару дней.
– Что?! – заорал класс. – Банку?!
Peanut Butter – это арахисовое масло, калорий – на месяц вперед, даже больше. Считается, что оно придает энергию. Выглядит как вареная сгущенка, только не сладкая, поэтому его мажут на хлеб, а сверху заливают вареньем. Мы поняли, что произошло какое-то недоразумение, поэтому потребовали подробностей.
И она рассказала, как пожаловалась врачу, что есть ничего не может, особенно по утрам, хочет спать, и плакать, и домой, на что доктор посоветовал есть что-нибудь сладенькое, но наша китаянка, оказывается, с детства не ест ничего сладкого, а теперь и вовсе не может. Доктор начал перебирать соблазнительные сладости, она отвергла все. Наконец он воскликнул: – Что, и Peanut Butter не любите? Не может быть! Его все любят! Вы должны, должны есть что-нибудь сладкое, ребенку это необходимо для формирования, к тому же там много белка!
Далее следовали рыдания о том, что это невозможно есть и что это совершенно насъедобно (тут мы согласны). И главное – абсолютно не сладко!
– Так его же не едят просто так! На него кладут желе! – испугалась училка..
– Желе? – вытаращила глаза китаянка. – Еще и желе? Я не смогу! Я и так рыдаю каждый раз и терплю только из-за ребенка.
Мы со всех сторон начали объяснять ей, что, во-первых, доктору и в башку не могло прийти, что она станет столько этого масла есть, а во-вторых, американских врачей вообще слушать не надо.
– А кого надо слушать?
– Нас!
Удивительно, но она сразу это приняла. Особенно мексиканку. Та методично рассказывала ей, что нужно кушать, но мы опять уперлись в мясо.
– Вот вырастет твой мачо, – уговаривала она ее, – будет профессором в университете, тогда пусть становится вегетарианцем сколько хочет, а сейчас нельзя! Детям нужно мясо, чтобы голова работала. – И она постучала себя кулаком по лбу, чтобы до беременной наверняка дошло, для чего нужно мясо. Та опять начала охать.
– Слушай, – предложил венгр, – ну ешь тогда колбасу. Или ветчину? Уверен, даже в Китае колбаса сделана не в тот же день, когда ее едят.
Мы единодушно одобрили это гениальное предложение, сошлись на том, что она будет делать себе на завтрак большой бутерброд, и разрешили ей выкинуть арахисовое масло.
Училка попыталась втолковать китаянке, что та не может так радикально менять свой режим и должна получить согласие доктора, но ее авторитет уже был ничто по сравнению с авторитетом нашего консилиума. Училка пригрозила, мол, если что – пусть пеняет на себя. Мы неодобрительно загудели.
Прошло несколько дней, скажем неделя.
Китаянка в весе не сбавила, но скисла.
Спросили – как здоровье, что ест, как настроение, как ветчина по утрам?
Она чуть-чуть похорохорилась, но потом созналась, что все плохо. Мы расстроились – ну что, совсем?
– Не совсем, но замерзшее масло на ветчине тяжело дается.
– А почему замерзшее?
– За ночь замерзает.
– А что делает масло ночью на ветчине?!
Китаянка на полном серьезе – а они, похоже, вообще никогда не шутят – объяснила, что бутерброд она себе делает с вечера, заворачивает в пленку и кладет в холодильник, потому что утром у нее не хватает времени его делать. (Замечу: она не работает и не учится, а курсы пару раз в неделю и начинаются эдак в час.)
– А что там вообще делать? Минута!
– Какая же минута? Надо хлеб порезать.
– Это полминуты, купи порезанный!
– Ветчину порезать.
– Два куска?! Купи порезанную!
– Лист салата помыть.
– Помой с вечера.
– Маслом намазать, это никак не минута! Я очень медленная по утрам, к тому же, как начинаю все это резать, сразу вспоминаю маму и нормальную еду, и хочу домой, и начинаю плакать. А когда утром поревешь – весь день такой.
М-да… мы молча смотрели на нее.
– Когда я готовила завтрак, на всю семью, – заметила мексиканка, – я одновременно еще делала кучу дел. И точно никогда не плакала над ветчиной. У меня не было ветчины. А была бы – я над ней не плакала бы.
– Но у вас, наверное, было нормальное мясо!
– Совсем не каждый день.
Китаянка поняла, что она опять отдаляется от нас в туман глухого непонимания, и упавшим голосом прибавила:
– Я не могу есть холодное мясо… или ветчину, какая разница…
Француз пробурчал что-то по-французски (судя по интонации, выругался) и предложил:
– Есть идея. Делай на завтрак сосиски. Это очень быстро, это типа мяса, и оно не холодное.
Мы одобрительно загудели. Против сосисок никто ничего не имел.
Китаянка высморкалась и попросила научить ее покупать и делать сосиски на завтрак.
Рассказав и показав на пальцах все, что могли, объяснив, где это купить, мы приступили:
– С утра, как встаешь, наливаешь в кастрюльку воды…
– В какую?
– В самую маленькую, чтобы две сосиски влезли, наливаешь воды…
– Сколько?
– Немного, половинку…
Перебивают:
– Нет, не так, проще наоборот: кладешь две сосиски и заливаешь водой…
– На два пальца воды.
– Это много, на один!
Китаянка начинает испуганно моргать:
– Так как же правильно?
Начинаем шуметь, в сосисках каждый спец.
– Стоп! – останавливает мексиканка. – Так мы ее запутаем, надо, чтобы объяснял кто-то один. Это его идея, – показывает на француза, – ты и говори!
Довольный француз откинул прядь со лба и со знанием дела начал:
– Приготовление этого блюда совершенно не займет у тебя времени и не напомнит о маме. Кстати… а воспоминания о муже у тебя не вызывают негативных эмоций?..
– Говорите, пожалуйста, по существу, придерживайтесь рецепта! – занервничала училка.
– А я по существу! Я же для беременной рассказываю, видите, какое у нее эмоциональное воображение, я должен это учитывать.
– Нет, пусть девушки рассказывают, они это лучше сделают.
– Нет, пусть он, пусть он! Он лучше знает, это традиционная французская кухня!
– Мерси, – кивает в нашу сторону француз и продолжает: – Как только утром встаешь… – делает многозначительную паузу, выжидая, последует ли что-нибудь от училки, но нет, та терпит, – иди сразу на кухню. Кастрюльку достань с вечера, пусть стоит наготове… – опять строгая пауза. – Утром наливаешь воду в кастрюльку…
– Подождите, я запишу.
– Записывай. Налить воду в кастрюльку…
– Сколько?
– Какая кастрюлька?
– Такая. (Показывает руками.)
– Вот досюда. (Показывает.) Достаешь из холодильника две сосиски, бросаешь в воду и, пока они готовятся, идешь в душ. Как долго ты принимаешь душ?
– Минут пять.
– Отлично. Если будешь десять, то воды – в два раза больше.
– Спасибо большое, – пропищала китаянка.
– Вы уверены, что это нормальный завтрак для беременной женщины? – вставилась училка.
– Да. Овощи она будет есть в течение дня, – отрезал француз голосом главврача.
Проходит несколько занятий…
Спрашиваем – как завтраки, как сосиски. Испуганно благодарит, говорит, что все нормально, старается привыкнуть, ест.
Посоветовали ей менять сорта сосисок. Училка посоветовала посоветоваться с врачом.
Проходит еще несколько занятий. Спрашиваем – как?
Сначала говорит, что ничего, но видно – что-то не так. Начинаем нажимать, чтобы добраться до истины, и, наконец, начинаются всхлипывания и традиционное: «Это ужасно, ужасно!» – и совершенно невкусно, и надоело каждый день, но, разуверившись в американском докторе, она твердо решила следовать нашему совету, этим и держится, каждое утро начиная с двух сосисок.
– Ну не знаем… – Вот зря связались, ей не угодишь! – А ты что, никакие не можешь?
– Да все они одинаковые, не могу я есть холодные сосиски!
– Почему холодные-то? Ты ешь их сразу.
– Они всегда холодные!
– Как они могут быть холодными, если они только что кипели?
– Как кипели, почему?
– Так пока ты в душе – они должны были кипеть.
Китаянка подпрыгнула на месте и взвизгнула на француза:
– Их что, нужно было варить?!
– Конечно… А ты что делала?
– Вы не говорили – варить! Вы сказали залить водой и идти в душ! Я не ставила их на огонь!
– Но как они тогда должны были «готовиться»?
– А я не знаю! Я думала, они впитывают воду и становятся готовыми для еды!
– Ты что, ела сырые сосиски?!
– А это что, вредно?! – Она выкатила глаза. – А для ребенка это вредно?!
Начался галдеж (разбудили мексиканца). Мы оправдывались, что нам и в голову не могло прийти, что она может не поставить кастрюльку на огонь, она кричала, что у нее все записано, вот, посмотрите, где тут «поставить на огонь»?! Училка долдонила, что нужно слушать врача, а не одноклассников, надо срочно бежать на прием, неизвестно, какие еще необратимые изменения произошли в беременном организме; китаянка выла, мы орали, что ничего беременному организму от сырых сосисок не будет, что это даже полезнее, и, пока сосиски мокли в воде, из них выходили все пестициды, и моченые сосиски к тому же быстрее перевариваются.
– Так что, какие мне теперь есть – горячие или холодные?
Наступила тишина.
– Ну теперь… наверное, попробуй горячие… раз холодные надоели.
– Конечно, надоели! А не можете меня чему-нибудь другому научить, но чтобы быстрое – на завтрак!
– Попробуй яичницу или омлет…
– Это как?
– Ты что, и яичницу не умеешь готовить?!
– Нет, – ответила китаянка и послушно открыла свой блокнотик, – рассказывайте, только, пожалуйста, подробно, я все должна записать.
Повисло гробовое молчание… Добровольцев не было. Учить беременную китаянку готовить европейскую еду нас теперь можно было заставить только под дулом пистолета. Она медленно обвела взглядом класс и остановилась на бедном французе:
– Ну?.. Какую кастрюльку нужно взять?
Тот испуганно дернулся и шепнул мне:
– Слушай, их там миллиард!
– Ну так как?
– Я не знаю, – заерзал он, – точнее, не знаю, как объяснить… это по сравнению с сосисками - Rocket Science [Работа, требующая незаурядных интеллектуальных усилий (англ.). - авт.] … Спроси у девушек.
Но мы тоже отшатнулись, свят-свят! Училка, поджав губы, мол, вот так всегда – вы натворите, а разгребать – мне, перевела внимание на себя и пообещала к следующему уроку принести распечатанный рецепт, за что получила слова благодарности от китаянки, а еще больше от нас. И в классе надолго воцарилось молчаливое равновесие."
(Лада Исупова, "Мастер-класс")